"Русский крест" Эдуарда Боякова

Сидя в московском ресторане рядом с его "Новым театром", созданным с помощью Игоря Кудряшкина – того же скромного благотворителя, с помощью которого был сделан и фильм, – и разговаривая на насущные для нас обоих темы, я был вдруг поражён: в самый, казалось бы, прозаический момент нашей беседы Эдуард вдруг как-то притих, достал телефон, позвонил своему ассистенту и сказал:

Егор, зайдите, пожалуйста, в наш книжный магазин и принесите для Левана книгу иеромонаха Софрония "Старец Силуан".

Потом он обернулся ко мне и почти шёпотом добавил: "Это, пожалуй, самая главная для России сейчас книга, и я с нетерпением буду ждать твоей рецензии на неё".

В этом весь феномен личности Боякова. В быту, ни на секунду не прерываясь, жить Русью и пронизывать её культурой всё своё бытие. Книга иеромонаха Софрония действительно потрясает и для всякого, кто ищет Духа Святого, является величайшим утешением. Но сейчас не об этом.

Фильм "Русский крест" невозможно переоценить по своей значимости в контексте Русского Хроноса. Он вышел аккурат в разгар самой великой и трагической войны со времён Великой Отечественной, и нельзя представить более своевременного и врачующего душу ответа на вызов этого самого Русского Хроноса.

В эпоху оспаривания всего, самой эпистемы мышления, в эпоху, когда ведётся первая декларированная война с Содомом, где трагически гибнут сотни тысяч русских и украинцев, когда весь мир, задавленный монополией, притихнув и затаив дыхание, с напряжением следит за тем, кто победит, в эпоху, когда до мозга костей грузину невозможно с нравственной точки зрения не то что занимать сторону в этой братоубийственной войне, но даже говорить по-русски и остаётся лишь молиться о скорейшем мире, самым главным вопросом является вопрос культурной независимости восставшей против диктата монополии стороны. И здесь выгорело всё: и язык, и идея, и форма. Где найти точки опоры в такой пустыне, где вызволить из небытия возрождение культурного кода?

Пару лет назад, доведённый до крайней формы напряжения вследствие гонений со стороны либерал-троцкист-фашистов, Бояков, ставший мишенью всех оккультистов от культуры за своё назначение худруком МХАТ имени Горького, в преддверии сьёмок был госпитализирован с тяжёлым диагнозом, ему срочно сделали операцию на открытом сердце.

Он был на грани жизни и смерти, напряжённая работа на съёмочной площадке просто исключалась. Но Бояков выжил и, к ужасу друзей, сразу поехал с труппой снимать фильм в условиях нечеловеческого напряжения и дискомфорта.

Тогда никто не знал о войне, начало которой совпадёт с выходом фильма. Тогда мы не знали, что вслед за Эдуардом в результате, видимо, тоже покушения, буду помирать и я. И когда, борясь со смертью, я начал переводить всего для нескольких друзей на русский мой "Дневник Немощного", Эдуард был в числе немногих адресатов. Но, честно говоря, я не ожидал не только своего полного выздоровления, но и той потрясающей радости, полной надежды, которую принёс "Русский крест".

Режиссёр Эдуард Бояков на премьере фильма "Русский крест". Фото: Тихонова Пелагия/Агентство "Москва"

Начнём с главного и скажем, что в фильме, сознательно или бессознательно, ребром поставлен краеугольный вопрос о выживании нации. Не только русской – любой.

В эпоху урбанистического матриархата, где на инфернальный вой утробы вавилонской блудницы, как киплинговские бандерлоги на гипнотический зов Каа, стекаются миллиарды людей, опустошая свои земли и переселяясь в бетонные джунгли, где они растекаются на все три политические теории модерна, без конца воюя друг с другом и сами с собой, где миф прогресса вездесущ и где приношение детей и их обрубков в жертву Молоху суть повседневность, восстание руралистического патриархата – через покаяние и причастие, через возвращение блудного сына, через восстановление разрушенного храма и есть единственная надежда одноэтажной России, Грузии, Украины, Америки, Франции и всех, кто за жизнь против культуры смерти.

Поэтому гениально охваченные фабулой поэмы урбаноцентричная Клава с её хахалем, руралоцентричный Иван с его змием, архетипический наймит Левиафана в виде комичного председателя, простой люд и красавица уборщица, видящая в Иване нужного ей мужика, и раскаявшиеся у гроба Ивана дочери с совестливым зятем, и старик отшельник, и лица священников, слушающих исповедь: всё сложилось в безупречную мозаику образа возрождения Руси или любой страны, лелеющей свои корни.

Катарсис через боль, невозможное у человецы, ставшее возможным у Господа, триумф Духа над материей, благость послушания и целительность долготерпения, неизбежность реванша зла от рук безродных и неотвратимость их наказания, фантастическая эстетика музыки и ритмов фильма, утончённое мастерство операторской работы, пронзительные решения идущих на мосту призраков-привидений предков, сгибающих иллюзорную линейность Хроноса в суровую реальность его цикличности: всё подводит мыслящего зрителя к главному прорыву фильма – к его языку.

Как ленивый поэт, скажу – нужно обладать недюжинной храбростью, чтобы при наличии всего вышеуказанного поставить на кон всё произведение в безоглядном риске использовать саму поэму в качестве его либретто.

Это вам не красавицу Оливию Хасси заставить читать Шекспира в костюме современного фильма, это даже не жанр мюзикла, вмещающий в себе Яна Гиллана в веберовском Jesus Christ Superstar, или Софико Чиаурели, поющую голосом Нани Брегвадзе в "Мелодиях Верийского квартала". Это будни тракториста Ивана из 1990-х, описанные с пушкинской лёгкостью Николаем Мельниковым.

Довольно о формах и смыслах, скажем о Духе. Плачущие зрители (я был на трёх просмотрах, прослезился все три раза и не насмотрелся), в беседах после сеанса порывающиеся что-то сделать для фильма, говорящие "это должен посмотреть каждый", притихшие в задумчивости люди всех возрастов и классов, восполнение ноющего вакуума современного кино: всё это суть великое благо Утешителя, параклета, которое автору было дано стяжать.

Полагаю, после такого главным вызовом для Боякова будет духовная брань со злом, которое опять будет мстить. И да поможет ему в этой брани тот самый Единственный, кто вдохновил и направил десницу мастера.

Если существует целебное воздействие искусства, так это оно и есть: если хоть один зритель в любой стране после просмотра "Русского креста" сделает шаг в сторону возрождения своей брошенной родины, значит, Эдуард Бояков не зря жил и Игорь Кудряшкин не зря работал. Если хоть один читатель данного отклика захочет посмотреть фильм, значит, и я не зря сидел в своей московской квартире и писал его в День Победы.